Двое из ларца

Нет, скорее все же из табакерки. И не двое, а четверо. Выскочили и наделали переполоху, форменный шухер учинили. Ну а кто на кнопочку нажал? Кто вообще их из табакерки выпустил? Кому эдакое в голову прийти могло? Нет ответа. Одни версии.

50 лет назад - в феврале 1966 года – два литератора: Юлий Маркович Даниэль и Андрей Донатович Синявский были осуждены по 70-й статье УК РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда»). Синявский получил семь лет строгого режима. Даниэль – пять. Удивительно, но их подельники – Абрам Терц и Николай Аржак, чьи имена не раз упоминались во время процесса, никакого наказания не понесли.

Литераторы и урки

Безобразия начались в середине пятидесятых годов прошлого века. Примерно в то же время, когда за рубежом появился «Доктор Живаго» Бориса Пастернака, которого многие не читали, но впоследствии осудили, эмигрантских издания стали публиковать «произведения с душком» Абрама Терца. Вскорости к тому присоединился Николай Аржак, и тоже – «с душком». В отличие от Пастернака, с которым все было ясно – поэт, переводчик, на даче в Переделкино живет, потому всегда под рукой, с Терцем и Аржаком неувязка вышла. Кто такие, откуда, где искать? Все, что есть – несколько строк из блатных песен:

«Абрашка Терц, карманник всем известный

Гостей созвал,

И сам напился пьян…»

«Аржак был парень бравый, любил фасон давить,

Считался хулиганом, а дрался без ножа».

В общем, обычные нормальные урки, а туда же – в отщепенцы и антисоветчики подались. Перу Абрама Терца принадлежали вышедший во Франции роман «Суд идет» (1959), повесть «Любимов» (1963). Тот, который дрался без ножа, предпочел США, где увидели свет его повести «Говорит Москва» (1962), «Искупление» (1964) и рассказ «Человек из МИНАПа» (1963).

Последнее произведение было не только антисоветским (хотя одна расшифровка аббревиатуры МИНАП – Московский институт научной профанации – чего стоит), но еще и порнографическим. Дело в особом таланте главного героя – человека из МИНАПа – Владимира Залесского, который любой женщине на заказ мог сделать либо мальчика, либо девочку, а то и мудреную комбинацию составить – например, из двух мальчиков и одной девочки. И все это практически одной лишь силой мысли. Для зачатия мальчика Володя рисовал в воображении брутально-бородатый образ основоположника научного коммунизма, для производства девочки представлял менее бородатую, но не менее брутальную Клару Цеткин. Лишь однажды у Володи осечка вышла: взамен немецкой революционерки в голове объявился писатель Федора Гладкова – вместо запланированной девочки случился мальчик. Люди старшего поколения, читавшие «Цемент» Гладкова, потому видевшие на титуле портрет автора, шутку, конечно, оценят. Но не в шутке дело. А в том, что в конце концов, носителя дара взял с поличным муж одной из «заказчиц», причем в тот самый момент, когда студент МИНАПа «должен был находиться на лекции по политэкономии социализма».

Вот такие вот шуточки – половая распущенность взамен политэкономии.

Терц того хлеще – у него в повести «Суд идет» даже не шуточки, а одно сплошное предвидение, причем сбывшееся, что с материалистической точки зрения куда подозрительнее шуточек. «Все, что я написал, как это установило следствие, являлось плодом злого умысла, праздного вымысла и большого воображения». То есть, гражданин Терц наперед знал о неотвратимости наказания, однако остановиться не желал, демонстрирую злокозненный и неудержимый антисоветский умысел.

Стенка на стенку

В сентябре 1965 года поползли слухи, что арестованы несколько литераторов, оклеветавших советскую родину в иностранных изданиях. Двоих вскорости взяли. Синявского -- на троллейбусной остановке, когда он ехал на лекцию в школу-студию МХАТа, где преподавал, Даниэля – в аэропорту, когда он вернулся в столицу из Новосибирска. Остальные продолжали разгуливать на свободе: то ли двое (Терц и Аржак), то ли трое. Вроде как еще один был, безымянный, который опубликовал в феврале 1959-го во французском журнале Esprit трактат «Что такое социалистический реализм». Этот был особо опасен, потому как шуток не шутил, даже предсказаниями читателям голову не морочил, а гнал откровенную антисоветчину: «Чтобы не пролилось больше ни единой капли крови, мы убивали, убивали и убивали». Убивали! Вы это слышали, товарищи?

Надо было, конечно и их искать, но Синявский и Даниэль взяли всю вину на себя. Даниэль принял грехи Аржака, Синявский – Терца и того – особо опасного, безымянного.

В суде, правда, и Синявский и Даниэль позицию свою изменили, понагнали буржуазной мистики, напирали на то, что художник не в ответе за свое альтер эго. «Мой темный писательский двойник по имени Абрам Терц, в отличие от Андрея Синявского, склонен идти запретными путями и совершать различного рода рискованные шаги», -- заявлял Синявский. Суд, понятное дело, доводам таким не внял – тоже еще доктор Джекил и мистер Хайд! – и приговорил Синявского и Даниэля к семи и пяти годам соответственно.

Ход процесса и события, что разворачивались вокруг него, хорошо известны. Общественность разделилась на два лагеря. Представители первого клеймили «отщепенцев» и «двурушников», исключали их из союза писателей (Даниэль, впрочем в СП не состоял – пришлось из профсоюза выгнать). Оппоненты же, потрясенные «реваншем сталинизма», писала протестные письма, особо отважные выходили на демонстрацию. Иногда случались и рукопашные -- разумеется, публицистические.

Главным общественным «обличителем» обвиняемых выступил Михаил Шолохов, который на состоявшемся вскоре после вынесения приговора XXIII съезде КПСС заявил: «Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные 20-годы, когда судили не опираясь на строго разграниченные статьи уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием... Ох, не ту бы меру наказания получили бы эти оборотни!»

Шолохову оппонировала Лидия Чуковская: «Литература сама Вам отомстит за себя... Она приговорит Вас к высшей мере наказания, существующей для художника, -- к творческому бесплодию».

Вон какие страсти! С одной стороны – страсти, а с другой… грозить человеку, в тридцать лет написавшему «Тихий Дон», творческим бесплодием – сплошной смех.

Секретные чертежи

Вообще в этом деле много смешного, кроме приговоров, разумеется. Особо бодрят всяческие версии о том, как органы Терца с Аржаком, точнее – Синявского с Даниэлем, вычисляли.

Помянутые выше произведения на запад переправляла Элен Пельтье-Замойская, дочь военно-морского атташе Франции, давнишняя знакомая Синявского. Тут все чисто – во-первых, дипломатический статус, все дела, во-вторых, Пельтье сдать не могла: сама была неблагонадежна, КГБ ее, что называется, вел.

Поэт Евгений Евтушенко утверждал, что сенатор Роберт Кеннеди рассказал ему, что Синявского и Даниэля комитетчикам выдало ЦРУ, «чтобы отвлечь общественное мнение от войны во Вьетнаме», мол, вон в СССР – писателей тиранят. Разговор, по утверждению Евтушенко, происходил в ванной комнате под аккомпанемент мощной струи воды – сенатор опасался американских спецслужб. В начале 1970-х годов Евтушенко несколько свою версию отредактировал – в разговоре с Даниэлем заявил, что ГКБ так уж хотелось прижучить отщепенцев, что СССР заплатил Штатам за Терца и Аржака чертежами новейшей подводной лодки. Здесь, что называется, без комментариев. Это лучше даже Люксембург и Гладкова.

В итоге ни одной версии, которую с уверенностью можно было бы назвать достоверной, нет. Зато есть один забавный эпизод… Литературовед, коллега Андрея Донатовича Синявского, Галина Белая вспоминала, как отмечали защиту ее кандидатской диссертации: «Все много пили, и Синявский тоже. … Синявский бегал вокруг колонны и кричал «Я — Абрам Терц, я — Абрам Терц». Тогда Синявского никто не сдал. Но кто может поручиться, что подобные фортели Андрей Донатович не выкидывал в иных компаниях? Вернее – не Синявский, а все тот же Терц, который, как известно из блатных куплетов, выпить был не дурак.

Думается, Терц и Аржак нарывались сами, им был нужен скандал, им нужна была слава, вот они и взбунтовались против тихого литературоведа Синявского и интеллигентного переводчика Даниэля. Так что, не тех судили, товарищи! Надо было Терца с Аржаком вязать. Вот вражины, вот перевертыши, вот двурушники, хотя -- спору нет – талантливы сволочи.

На сем закругляюсь. Напоследок хочу сказать: если кому данные рассуждения не пришлись по вкусу, мне, пожалуйста, претензий не предъявляйте. Вон тому гаду лицо бейте. Вон он…

Михаил МАМАЛАДЗЕ