Шаги в темноту

В последнее время она стала приходить к нему часто. Почти каждый день. Плакала, пыталась говорить о прошлом, извинялась... Сначала он мрачно молчал, стараясь не вступать с ней в объяснения. Потом даже пробовал прогнать. Но когда она уходила, он с рыданиями бросался вдогонку. Наконец, постепенно он стал терпимее, спокойнее, стал даже отвечать ей – упрекал, конечно. Много лет сжиравшая изнутри обида вырвалась наружу: он обвинял бывшую жену в том, что она предала его, в том, что связалась с его старым другом – а это вдвойне подло! Она этим адюльтером не просто разрушила брак – развод дело обычное, она довела бывшего мужа до психушки…

Она плакала, каялась. Потом, пристыженная, уходила, не получив желанного прощения. Однажды она особенно больно его задела, сказав, что он тоже виноват: почему не боролся за нее? Почему не простил? У него даже дыхание перехватило от обиды, он закричал что-то оскорбительное в ответ и... вдруг распахнулась дверь в квартиру, и в дверном проеме он увидел испуганное лицо сына.

– Папа, почему ты кричишь? С кем ты говорил? Ты же один!

– Нет, нет... не один... тут была твоя мать. Это она как всегда довела меня до бешенства!

Глаза сына наполнились гневом, а голос задрожал:

– Папа, опять начинаешь? Мать умерла три года назад. Мы с тобой ездили на похороны! Ты что, снова не принимаешь лекарства?

– Да, да... Я помню... Почему... принимаю...

– Слушай, если ты не будешь пить таблетки, ты снова загремишь в психушку! Ты же не сумасшедший, ты просто не хочешь взять себя в руки! Постарайся! Ведь вы развелись 12 лет назад! Она бросила нас. У нее была своя жизнь. Сколько можно думать об этой женщине!

– Одиннадцать...

– Что?

– Одиннадцать лет назад.

Антон вздохнул и закрыл руками лицо:

– Папа, мало того, что эта женщина ушла из нашей жизни бог знает когда. Она еще и умерла три года назад! Забудь ее, прекрати эти самоистязания!

Отец поежился и болезненно сжался, словно его знобит. Ему было неловко перед сыном. Бедный мальчик и так нахлебался с разводом, а теперь еще возится с ненормальным папашей.

Тогда, после ее смерти, отца положили в психиатрическую клинику: ему все время виделись какие-то знаки и слышались голоса. То есть, собственно, ее голос. Полгода в клинике – и результат не то чтобы блестящий... Депрессия, социопатия, увольнение с работы, тщательно скрываемые от сына встречи с покойной женой...

– Папа, ты слышишь меня?

– Да, – отец постарался придать голосу бодрость. – Ты прав, я возьму себя в руки. Да, с этим надо кончать... Пойдем, я покормлю тебя, я вчера сварил борщ... ты ведь не обедал?

Пока отец крутился у плиты, Антон шмыгнул в ванную, открыл аптечку и достал пузырек с психотропными.

– Почему ты не пьешь лекарства? У тебя полная упаковка! Ты помнишь, что сказал доктор? Снова попадет в дурдом! Господи, как я устал…

– Прости, прости, ну я буду, буду пить лекарства. Вот, смотри, я сейчас выпью... вот, смотри... Раз. И два...

Отец стал комично запихивать в рот крупные цветные капсулы и запивать их остывшим чаем.

– Что ты дурака валяешь? Ты же знаешь, что принимать надо строго по одной в сутки... Ты как ребенок. Ну, я же не могу контролировать каждый твой шаг!

– Все, все! Садись, поешь, сынок, и поезжай на работу. Не волнуйся, все будет отлично. Я обещаю: буду пить лекарства и перестану думать о твоей матери. В выходные поедем к тетке, она давно зовет...

Он знал, что эта фраза понравится сыну: отец не выходил из дома уже несколько месяцев, и обещание поехать к сестре в гости должно было убедить Антона в выздоровлении... Сын покосился на него подозрительно, но промолчал.

Как только сын уехал, сразу пришла жена. Села рядом и заплакала: «Сын никогда меня не простит!» Он было насупился: «А как ты хотела? Предателей не прощают!» Он обнял жену за плечи. Главное, что теперь она вернулась, она снова рядом. И все будет хорошо. И сын ее простит обязательно – он ведь так любил ее в юности! Гораздо больше, чем отца... Он был маменькин сынок!

– Знаешь, ты можешь остаться у меня... Зачем тебе уходить, потом возвращаться. И так ты будешь чаще видеть нашего мальчика.

– Нет, – замотала она красивой, давно нестриженой головой. – Я не могу. Я бы очень хотела, но я не могу. А ты можешь пойти со мной... Хочешь?

Он задумался. А как же сын? Как его оставить одного? Они уже привыкли жить вдвоем. Ему скоро 30, но он даже не думает жениться – из-за отца! Говорит, какая жена потерпит, что муж каждый вечер едет к папе ужинать? Вообще-то пора бы ему подумать о семье. Да и устал он, конечно. Надо же дать ему, наконец, пожить. Не быть ему обузой. Да, она права: нам надо воссоединиться. Перееду к ней, освобожу Антона.

– Я только соберусь. Мне надо немного времени. Возможно, я прямо сегодня уложу вещи, – он решительно встал и поцеловал ее руку.

– Какие вещи? – она, смеясь, взглянула ему в глаза и шмыгнула распухшим от слез носом. – Не надо ничего! Там все есть. Я зайду за тобой вечером. Ты подумай еще раз, попрощайся с нашим мальчиком. Ведь вы долго не увидитесь... Может, и никогда. Если он не захочет... Я приду за тобой часов в девять. Это удобно?

– В девять? Да, удобно... Обычно к девяти заезжает Антон, но... Я не стану с ним прощаться, пожалуй. Я оставлю ему письмо. А то он будет волноваться и удерживать меня... Да, приходи к девяти.

Телефонный звонок прогремел, как раскат грома – она вздрогнула и слегка отстранилась. «Возьми трубку! Это Антон».

– Папа! – услышал он в динамике. – Ты прости меня, я сегодня был резок... Я приеду пораньше. Приготовим что-нибудь необычное, потом сыграем в шахматы, пообщаемся. Я останусь на ночь, ты не против? Утром сваришь мне кашу, как в детстве...

– Да, конечно, приезжай. Поговорим, мой мальчик, конечно... Я буду ждать тебя. Я хочу рассказать тебе, что думаю о маме...

– Нет! – голос Антона стал жестким. – Прошу тебя, не надо о ней. Я ничего не хочу больше слышать о матери. Ни хорошего, ни плохого... Ни-че-го!

– Ты напрасно сердишься на нее...

– Пойми же, отец! Я не сержусь, я не хочу о ней слышать! Ее нет в моей жизни уже много лет! И в твоей жизни тоже, кстати!

Антон бросил трубку. Отцу стало стыдно, что в очередной раз он довел сына до крика. Сейчас он побежит курить, потом будет ругать себя... бедный мальчик! Нет, с этим пора завязывать... Надо его освободить. Он, наверное, будет и меня ненавидеть началу, называть предателем – как мать. Ну и пусть. Когда-нибудь он поймет, что я сделал это для него. Чтобы освободить. А впрочем, это не совсем так: я уйду, потому что не могу жить без его матери. Я должен жить рядом с нею. Антон уже большой – он справится. Надеюсь, он вскоре встретит женщину, которая станет для него самым дорогим. И он узнает, что такое «потеря». Хотя... Лучше бы не узнал!

Отец пошел в ванную, достал пузырек с лекарством, затем вернулся в комнату и прилег – надо вздремнуть, а то к вечеру не будет сил. А нам с ней предстоит долгое путешествие.

В девять часов его разбудила жена: в комнате было уже темно, и лица ее он не видел, но прикосновение ее руки к своему лбу он способен узнать даже во сне.

– Пора! – сказала она. – Просыпайся. Идем! Там моросит дождь, а уходить в дождь – хорошая примета...

Они обнялись и вышли на балкон: монотонный стук капель по козырьку всегда раздражал его, но сейчас показался бодрящим как строевая песня. В тот самый момент хлопнула входная дверь.

– Папа? – Антон сделал несколько шагов в темноте коридора и уронил стопку книг. – Черт! Почему у тебя так темно? Ты где?

Он включил свет и почти сразу увидел тело отца, лежащее на диване в странной позе. Рядом валялся пустой пузырек от лекарств и бутылка с виски... Сын бросился к нему, стал проверять пульс, но было ясно, что тело остывает уже несколько часов.

– Что ты наделал? – Антон рыдал как дитя, при этом пытаясь сообразить: кому он должен сейчас звонить? В милицию? В «скорую»? Сестре отца?

Его родители стояли рядом – в проеме балконной двери. Мать плакала, а отец гладил ее непослушные волосы и уговаривал:

– Он взрослый, все будет хорошо...

Потом они шагнули в темноту...

Игорь Рубашевский