Народец земли полуночной

Первый невод к берегу пришел: и тут в нем рыба белая, белая ведь рыба мелкая;
и другой-то ведь невод к берегу пришел: в том-то рыба красная;
а и третий невод к берегу пришел: в том-то ведь рыба белая, белая рыба в три четверти.

Былина о Садко (сб. Кирши Данилова)

Летописи переполнены описаниями войн и пожарищ на Руси: то враги, то князья, брат на брата, город на город. А про тихую окраину «на полуночи» лишь в паре строк помянуто, мол, «князю новгородскому и ближним его печорской землей не володети». Знали потомки Садко о богатстве северного края. На охоту туда хаживали, на рыбалку великую. Иные там и оставались жить-поживать, подальше от княжеского правежа, возле моря. Потому и прозывались поморами.

По своим законам

На Север шли сильные. Слабому испытания не в охотку.

А край волшебный! Чарующая северная красота! Просторы необозримые, летом леса непроходимые, речки, озера, грибы, ягоды, зверей несчетно, птиц несметно, рыбы немерено! Жаль коротко лето.

А зимой земля там тиха да лиха: морозы сумасшедшие, ветры штормовые, полярная ночь...

Сама собой шла селекция: выживали сильнейшие. И мужчины — богатыри, и женщины им под стать, и дети в родителей. Закаляться приходилось с первых шагов, с первого вздоха.

Строили дом на семью крепко, чтоб не выдувало тепло. И семью держали строго. Женщин сначала не хватало, из соседних поселений, бывало, выкрадывали невест. Но жен чужих не трогали никогда.

Законы неписаные соблюдались строго. Хуже нет прослыть вором или обманщиком. Все ведь на виду, не скроешься. Судили и решали «люди», собирались вместе, обсуждали. Наверное, в память о вече новгородском. Выбирали старшину, чтоб общие дела организовывал, охрану привезенных продуктов, договаривался бы о торговле на стороне.

Каждый дом стоял чуть в стороне от других: чтоб все сразу не сгорели. Огонь в домах горел постоянно, пожары были не редкостью. Но в любом доме порядки такие же, как у соседей. Главный закон и аргумент — «как люди делают».

С местным населением — самоедами, лопарями — поморы никогда не конфликтовали. Нет даже намеков на давние обиды в их песнях и сказаниях. Аборигены были всегда дружелюбны, помогали, подсказывали, делились опытом. Но жили соседями, не объединяясь друг с другом. Они — в своих поселениях, поморы — в своих. Зверя и рыбы было в избытке, делить нечего. Да и занимались самоеды в основном оленеводством. Освоили его и поморы. Олень оказался бесценным животным. На них ездят, их едят, из шкур шьют теплые одежды, ремни, упряжь, обувь.

У лопарей научились поморы охотиться на акул и китов. Вытапливали ворвань, сами ее использовали, продавали скандинавам.

Царь-рыба

Символ жизни поморов — рыба. О ней говорят с соседями, ее ловят и в море, и в реках и в озерах. Ее обрабатывают, солят, хранят, перевозят вглубь материка и в скандинавские страны, торгуют. Она — главная кормилица и поэтому обучают ловить ее с раннего детства. Возле берега берут сельдь, семгу, треску, в озерах — щуку, сигов, хариусов. В мае озера вскрываются от льда, и поморы переселяются в «тони», небольшие домики возле моря. Живут там целыми семьями и запасаются рыбой на весь год.

В море выходят небольшой флотилией: тяжелый баркас в роли крейсера, окруженный шестивесельными суденышками — шняками. На каждом шняке — четыре человека: главный — кормщик, затем тегляц, обязанный вытягивать снасть из воды, весельщик (гребец) и наживодчик, который должен наживлять приманку для рыбы на крючки. Главная снасть — ярус (перемет): длинный канат, к которому привязаны веревки с крючками. Набрав рыбы до бортов шняка, кормчий сгружал улов на баркас и снова отправлялся на ловлю. Этот труд мало похож на мирное сидение с удочкой. Сначала нужно было добыть мелкую рыбу для наживки, затем найти место, где много рыбы, потом перетаскивать тяжелый ярус. Даже в тихую погоду изматывающее занятие, а в шторм — смертельно опасное.

Чем-то поморы были удивительно похожи на запорожских сечевиков: удаль, азартность, пренебрежение опасностью, ненависть ко всему государственно-регулирующему, готовность ради спасения друга броситься в ледяную воду. И в быту они подтянуты, проворны, даже одежду носят с изяществом. Шерстяная вязаная куртка (бузурунка), брюки из толстой парусины, высокие охотничьи сапоги из моржовой кожи (бахилы). Все красавцы на подбор! И все практично.

Добытчики

Однако, как ни странно, поморы, постоянно работавшие в командах, ватагах, никогда не шли на совместное владение шняками или баркасами. Кому удача улыбнулась, сумел продать улов выгодно, тот делал себе судно и нанимал на лов соседей победнее. Повезти могло любому: порой и бедняку удавалось купить шхуну и стать хозяином, эдаким «баркасом на земле», то есть, скупать у рыбаков их улов и продавать его на иностранных рынках.

К тому времени возник традиционный ритуал похода «на тороса»: в океан на зверобойный промысел. Хозяин набирал команду, готовил шхуну, провиант на все время похода, давал аванс, и… Охотники шли в кабак. И пили, насколько хватало аванса. Прямо из кабака поднимались на борт шхуны и плыли в Данию, где в первом же порту продавали весь провиант, шли в кабак и… Затем плыли на торосы, т.е. к островам, где селились в охотничьем домике и охотились. Домой нужно было везти только шкуры и клыки, поэтому питались свежим мясом забитых тюленей, моржей, нерп. Звери были непугаными, забивали их обычно баграми, осторожно подходя к лежбищами. Иногда стреляли, но доставать раненого зверя из воды даже опытные охотники не рисковали.

По ночам старались не спать: это считалось надежным средством против цинги. Садились у огня и завязывали нарочито замысловатые узлы, чтобы тут же их распутать и вновь завязать. Или пришивали заплаты, а затем аккуратно отпарывали, и опять — шов за швом, лишь бы не заснуть. Если же кто-то все же заболевал, то лечили варварским методом. Двое брали длинный крепкий шест, привязывали к его середине руки больного, поднимали шест над головой так, чтобы недужный едва касался ногами земли, и тащили вокруг зимовья. Увы, помогало это средство крайне редко — если кто и выживал, то не благодаря шесту, а вопреки. Поэтому возвращение домой было праздником всеобщим. Встречали охотников, как вернувшихся из царства смерти.

На бога надейся, а сам не плошай

Слишком многое в жизни поморов связывалось с удачей, счастливым случаем, поэтому были они всегда чрезвычайно религиозны. Однако верования их оказались изрядно путанными. В молитвах они чаще обращались не к Иисусу или Богоматери, а к святому Николаю. Да и видели в нем, скорее, морского бога, чем православного святого. Чтили многих персонажей мифологии местного населения. Священник проезжал по побережью раза два в год, крестил младенцев, отпевал давно умерших, венчал уже женатых, иногда служил обедню. Собственно, этим окормление и ограничивалось.

Одна беда была у поморов — трудности с хлебом. Не рос он на севере. Приходилось его доставлять из Новгорода, покупать втридорога, а главное — оставаться все время на крючке у материковых властей. И все же выжили поморы, сохранили свои песни, сказания, память о предках — свободных гражданах Господина Великого Новгорода. И дух свободолюбивый сохранили. Недаром именно поморы вкупе с донским казачеством сыграли громадную роль в освоении Россией новых земель: они первыми достигли архипелага Шпицберген и в 1601 году основали первый русский город в Сибири — Мангазею.

Николай Сажнев